Неточные совпадения
По суду
Продать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.
Уж сумма вся исполнилась,
А щедрота народная
Росла: — Бери, Ермил Ильич,
Отдашь, не пропадет! —
Ермил народу кланялся
На все четыре стороны,
В палату шел со шляпою,
Зажавши
в ней казну.
Сдивилися подьячие,
Позеленел Алтынников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил
на стол!..
Не волчий зуб, так лисий хвост, —
Пошли юлить подьячие,
С покупкой поздравлять!
Да не таков Ермил Ильич,
Не молвил слова лишнего.
Копейки не дал им!
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова
в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат,
в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя
палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого,
на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
Экой я дурак
в самом деле!» Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм
на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном, взял
в руки теплый картуз и бумаги под мышку и отправился
в гражданскую
палату совершать купчую.
На другой день Чичиков провел вечер у председателя
палаты, который принимал гостей своих
в халате, несколько замасленном, и
в том числе двух каких-то дам.
Однако же, несмотря
на похвальные аттестаты, с большим трудом определился он
в казенную
палату.
О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною
палатою, — он показал, что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и
в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами
на глазах; об выделке горячего вина, и
в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая
в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора
на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною
в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен
в губернский город, с тем чтобы узнать
в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того
в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег
на обмундировку; весьма естественно, что он получил
на это то, что называется
в простонародии шиш.
Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди,
в которую много повергнул мастер дорогого чистого серебра, чтобы далече по городам, лачугам,
палатам и весям разносился красный звон, сзывая равно всех
на святую молитву.
И хорошо знакомы похожие друг
на друга, как спички, русские люди, тепло, по-осеннему, одетые, поспешно шагающие
в казенную
палату, окружный суд, земскую управу и прочие учреждения, серые гимназисты, зеленоватые реалисты, шоколадные гимназистки, озорниковатые ученики городских школ.
«
В какие глупые положения попадаю», — подумал Самгин, оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств,
в стекла окна торкался ветер.
В коридор вышел из
палаты Макаров, развязывая
на ходу завязки халата, взглянул
на Клима, задумчиво спросил...
Провинция оставалась такой же, какой он наблюдал ее раньше: такие же осмотрительно либеральные адвокаты, такие же скучные клиенты, неумело услужливые лакеи
в гостиницах, скучные, серые обыватели,
в плену мелочей жизни, и так же, как раньше, как везде, извозчики округа петербургской судебной
палаты жаловались
на дороговизну овса.
У ворот своего дома стоял бывший чиновник казенной
палаты Ивков, тайный ростовщик и сутяга, — стоял и смотрел
в небо, как бы нюхая воздух. Ворон и галок
в небе сегодня значительно больше. Ивков, указывая пальцем
на баррикаду, кричит что-то и смеется, — кричит он штабс-капитану Затесову, который наблюдает, как дворник его, сутулый старичок, прилаживает к забору оторванную доску.
Но
палата отменила решение суда, и
в то же время ‹иск› о праве
на владение частью спорной земли по дарственной записи Левашевой предъявил монастырь, доказывая, что крестьяне
в продолжение трех лет арендовали землю у него.
Дважды
в неделю к ней съезжались люди местного «света»: жена фабриканта бочек и возлюбленная губернатора мадам Эвелина Трешер, маленькая, седоволосая и веселая красавица; жена управляющего казенной
палатой Пелымова, благодушная, басовитая старуха, с темной чертою
на верхней губе — она брила усы; супруга предводителя дворянства, высокая, тощая, с аскетическим лицом монахини; приезжали и еще не менее важные дамы.
«Что ж это такое? — печально думал Обломов, — ни продолжительного шепота, ни таинственного уговора слить обе жизни
в одну! Все как-то иначе, по-другому. Какая странная эта Ольга! Она не останавливается
на одном месте, не задумывается сладко над поэтической минутой, как будто у ней вовсе нет мечты, нет потребности утонуть
в раздумье! Сейчас и поезжай
в палату,
на квартиру — точно Андрей! Что это все они как будто сговорились торопиться жить!»
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане посылают корабли с войском
на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу
в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку
в большое село не помышлял,
в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа
на письма не послал.
На другой день он, с листом гербовой бумаги, отправился
в город, сначала
в палату, и ехал нехотя, зевая и глядя по сторонам. Он не знал хорошенько, где
палата, и заехал к Ивану Герасимычу спросить,
в каком департаменте нужно засвидетельствовать.
Обломов и про деньги забыл; только когда,
на другой день утром, увидел мелькнувший мимо окон пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее
в палате. Тот прочитал доверенность, объявил, что
в ней есть один неясный пункт, и взялся прояснить.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь
в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело
в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок
в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут
на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что
в палате да по добрым людям.
Он говорил просто, свободно переходя от предмета к предмету, всегда знал обо всем, что делается
в мире,
в свете и
в городе; следил за подробностями войны, если была война, узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь
в парламенте и во французской
палате депутатов, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью
на Выборгской стороне.
Он предоставил жене получать за него жалованье
в палате и содержать себя и двоих детей, как она знает, а сам из
палаты прямо шел куда-нибудь обедать и оставался там до ночи или
на ночь, и
на другой день, как ни
в чем не бывало, шел
в палату и скрипел пером, трезвый, до трех часов. И так проживал свою жизнь по людям.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник,
в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники
палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что, глядя
на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся
в углу молодых чиновников и несколько неподросших девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.
Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену
в свой проект и ею закончить роман, набросав
на свои отношения с Верой таинственный полупокров: он уезжает непонятый, не оцененный ею, с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили
на это простое и несложное дело люди, а она останется с жалом — не любви, а предчувствия ее
в будущем, и с сожалением об утрате, с туманными тревогами сердца, со слезами, и потом вечной, тихой тоской до замужества — с советником
палаты!
—
В приказные! Писать, согнувшись, купаться
в чернилах, бегать
в палату: кто потом за тебя пойдет? Нет, нет, приезжай офицером да женись
на богатой!
Он всюду: я видел его
в Англии —
на улице, за прилавком магазина,
в законодательной
палате,
на бирже.
Доктор, не дослушав его, поднял голову так, что стал смотреть
в очки, и прошел
в палаты и
в тот же день сказал смотрителю о том, чтобы прислали
на место Масловой другую помощницу, постепеннее.
Одно, что понял Нехлюдов, это было то, что, несмотря
на то, что Вольф, докладывавший дело, так строго внушал вчера ему то, что Сенат не может входить
в рассмотрение дела по существу, —
в этом деле докладывал очевидно пристрастно
в пользу кассирования приговора
палаты, и что Селенин, совершенно несогласно с своей характерной сдержанностью, неожиданно горячо выразил свое противоположное мнение.
Вернувшись
в палату, где стояло восемь детских кроваток, Маслова стала по приказанию сестры перестилать постель и, слишком далеко перегнувшись с простыней, поскользнулась и чуть не упала. Выздоравливающий, обвязанный по шее, смотревший
на нее мальчик засмеялся, и Маслова не могла уже больше удерживаться и, присев
на кровать, закатилась громким и таким заразительным смехом, что несколько детей тоже расхохотались, а сестра сердито крикнула
на нее...
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он
на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет
в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума
палата, министр, — всё обсудит как должно. А
на сходке совсем другой человек, заладит одно…
В этих роскошных
палатах не было такого угла,
в котором притаилось бы хоть одно теплое детское воспоминание,
на какое имеет право последний нищий…
Из коего дела видно: означенный генерал-аншеф Троекуров прошлого 18… года июня 9 дня взошел
в сей суд с прошением
в том, что покойный его отец, коллежский асессор и кавалер Петр Ефимов сын Троекуров
в 17… году августа 14 дня, служивший
в то время
в ** наместническом правлении провинциальным секретарем, купил из дворян у канцеляриста Фадея Егорова сына Спицына имение, состоящее ** округи
в помянутом сельце Кистеневке (которое селение тогда по ** ревизии называлось Кистеневскими выселками), всего значащихся по 4-й ревизии мужеска пола ** душ со всем их крестьянским имуществом, усадьбою, с пашенною и непашенною землею, лесами, сенными покосы, рыбными ловли по речке, называемой Кистеневке, и со всеми принадлежащими к оному имению угодьями и господским деревянным домом, и словом все без остатка, что ему после отца его, из дворян урядника Егора Терентьева сына Спицына по наследству досталось и во владении его было, не оставляя из людей ни единыя души, а из земли ни единого четверика, ценою за 2500 р.,
на что и купчая
в тот же день
в **
палате суда и расправы совершена, и отец его тогда же августа
в 26-й день ** земским судом введен был во владение и учинен за него отказ.
Небесными кругами украшают
Подписчики
в палатах потолки
Высокие;
в простенках узких пишут,
Утеху глаз, лазоревы цветы
Меж травами зелеными; а турьи
Могучие и жилистые ноги
На притолках дверных, припечных турах,
Подножиях прямых столбов,
на коих
Покоится тяжелых матиц груз.
Слушайте-послушайте,
Государевы люди,
Государеву волю!
Идите
в красные ворота
На красный царский двор!
Вереи точены,
Ворота золочены.
С красного двора
в новы сени,
На частые ступени,
В дубовые двери,
В государевы
палаты,
Суд судить, ряд рядить.
Но Александр умер, и Аракчеев пал. Дело Витберга при Николае приняло тотчас худший вид. Оно тянулось десять лет и с невероятными нелепостями. Обвинительные пункты, признанные уголовной
палатой, отвергаются сенатом. Пункты,
в которых оправдывает
палата, ставятся
в вину сенатом. Комитет министров принимает все обвинения. Государь, пользуясь «лучшей привилегией царей — миловать и уменьшать наказания», прибавляет к приговору — ссылку
на Вятку.
Роясь
в делах, я нашел переписку псковского губернского правления о какой-то помещице Ярыжкиной. Она засекла двух горничных до смерти, попалась под суд за третью и была почти совсем оправдана уголовной
палатой, основавшей, между прочим, свое решение
на том, что третья горничная не умерла. Женщина эта выдумывала удивительнейшие наказания — била утюгом, сучковатыми палками, вальком.
Девушка, перепуганная будущностью, стала писать просьбу за просьбой; дело дошло до государя, он велел переследовать его и прислал из Петербурга чиновника. Вероятно, средства Ярыжкиной не шли до подкупа столичных, министерских и жандармских следопроизводителей, и дело приняло иной оборот. Помещица отправилась
в Сибирь
на поселение, ее муж был взят под опеку, все члены уголовной
палаты отданы под суд: чем их дело кончилось, не знаю.
Там нагляделся дед таких див, что стало ему надолго после того рассказывать: как повели его
в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну
на другую, и тогда, может быть, не достало бы.
— «А вследствие того, приказываю тебе сей же час женить твоего сына, Левка Макогоненка,
на козачке из вашего же села, Ганне Петрыченковой, а также починить мосты
на столбовой дороге и не давать обывательских лошадей без моего ведома судовым паничам, хотя бы они ехали прямо из казенной
палаты. Если же, по приезде моем, найду оное приказание мое не приведенным
в исполнение, то тебя одного потребую к ответу. Комиссар, отставной поручик Козьма Деркач-Дришпановский».
В старину Дмитровка носила еще название Клубной улицы —
на ней помещались три клуба: Английский клуб
в доме Муравьева, там же Дворянский, потом переехавший
в дом Благородного собрания; затем
в дом Муравьева переехал Приказчичий клуб, а
в дом Мятлева — Купеческий. Барские
палаты были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный французский стол перешел
на старинные русские кушанья.
Разломали все хлевушки и сарайчики, очистили от грязи дом, построенный Голицыным, где прежде резали кур и был склад всякой завали, и выявились
на стенах, после отбитой штукатурки, пояски, карнизы и прочие украшения, художественно высеченные из кирпича, а когда выбросили из подвала зловонные бочки с сельдями и уничтожили заведение, где эти сельди коптились, то под полом оказались еще беломраморные покои. Никто из москвичей и не подозревал, что эта «коптильня»
в беломраморных
палатах.
«Народных заседаний проба
в палатах Аглицкого клоба». Может быть, Пушкин намекает здесь
на политические прения
в Английском клубе. Слишком близок ему был П. Я. Чаадаев, проводивший ежедневно вечера
в Английском клубе, холостяк, не игравший
в карты, а собиравший около себя
в «говорильне» кружок людей, смело обсуждавших тогда политику и внутренние дела. Некоторые черты Чаадаева Пушкин придал своему Онегину
в описании его холостой жизни и обстановки…
По окончании акта студенты вываливают
на Большую Никитскую и толпами, распевая «Gaudeamus igitur», [«Итак, радуйтесь, друзья…» (название старинной студенческой песни
на латинском языке).] движутся к Никитским воротам и к Тверскому бульвару,
в излюбленные свои пивные. Но идет исключительно беднота; белоподкладочники, надев «николаевские» шинели с бобровыми воротниками, уехали
на рысаках
в родительские
палаты.
С переездом управы
в новое здание
на Воскресенскую площадь дом занял Русский охотничий клуб, роскошно отделав загаженные канцеляриями барские
палаты.
Стряпчий казенных дел сделал
на меня донос, что я, избегая платежа казенной недоимки, дом продал, обманул гражданскую
палату, назвавшись тем званием,
в коем я был, а не тем,
в котором находился при покупке дома.
Наблюдая свою пользу, я нашел случай продать дом
на выгодных кондициях, совершив купчую
в самой той же
палате, где существовало запрещение.
В то время как я сделался
в откупу порукою, имения за мною никакого не было, но по обыкновению послано было запрещение
на имение мое
в гражданскую
палату.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря
на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался
на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете.
В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь
палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
Появилися
на стене словеса огненные: «Не бойся, моя госпожа прекрасная: не будешь ты почивать одна, дожидается тебя твоя девушка сенная, верная и любимая; и много
в палатах душ человеческих, а только ты их не видишь и не слышишь, и все они вместе со мною берегут тебя и день и ночь: не дадим мы
на тебя ветру венути, не дадим и пылинке сесть».
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело
на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться
в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень
на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во
палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?